Таня Гроттер и пенсне Ноя - Страница 25

Дурнев прищурился.

– А ну-ка, встань! – ласково потребовал он.

– Не встану! У меня нога болит! – забеспокоился Халявий.

– Сейчас нос заболит! Отдай джокера, гад! – вспылил Дурнев.

– Не раньше, чем ты, братик, отдашь двух королей! Они у тебя в нагрудный кармашек запрыгнули! – плаксиво отвечал внук бабы Рюхи.

Теперь смутился уже дядя Герман. Вопрос с джокером и двумя королями был автоматически замят. Карты зашлепали по коже дивана.

– Нинель, закрой двери! Не май месяц! – крикнул он жене, чтобы сменить тему.

Утверждая так, Дурнев ничуть не смутился тем, что на улице как раз томился полный радостных летних надежд май…

– Хорошо, мальчики! Только не ссорьтесь! – примиряюще воскликнула тетя Нинель.

Оба ее «мальчика» были не в духе. После того как царевна-лягушка, на которую дядя Герман возлагал такие надежды, обломала его, Дурнев совсем с цепи сорвался. Первым делом, чтобы хоть как-то отыграться, он перекрыл Халявию кислород и твердо разогнал всех его девочек.

Некоторое время огорченные манекенщицы осаждали их квартиру, писали на двери подъезда помадой: «Халявочка, пупсик, я тебя люблю!» – и даже звонили в квартиру, пользуясь небрежностью охраны. Но после того как пару раз к ним вышла тетя Нинель в белом махровом халате необозначенного размера, робкие манекенщицы, как мотыльки, упорхнули к новым огонькам.

С неделю Халявий страстно выл и, превратившись в волка, рыл когтями паркет. Дурневы заперли его в дальней комнате и пригрозили вызвать ветеринара.

– Пускай! Хоть три машины ветеринаров зовите – всех раздеру в клочья! – заявил Халявий, но выть благоразумно перестал. Зато пристрастился к картам.

Учитывая, что и Дурнев был расположен к покеру, они резались целыми днями, за исключением понедельника, среды и пятницы, когда дядя Герман, нацепив свои вампирские регалии, отправлялся в банк сеять ужас. Как-то к их покерным баталиям попытался присоединиться генерал Котлеткин, но Халявий, внаглую передергивая, выиграл у него два зенитных комплекса.

Огорченный Котлеткин завял, скуксился и отправился искать утешения у секретарши. Последнее время неугомонный генерал часто задерживался на работе допоздна, объясняя Айседорке, что диктует проект указа с грозным и запутанным названием: «Добровольно-принудительное страхование солдат и прапорщиков от падений метеоритов и укусов крокодилов с годовым взносом в размере месячного денежного довольствия».

Айседорка и верила мужу и не верила, но, в общем и целом, ей было фиолетово, какие именно указы и где пишет ее супруг. Вечерами она проходила курс лечения от целлюлита у атлетически сложенного массажиста, затем ехала в спортклуб и тоже редко бывала дома.

И вот в тот самый миг, когда дядя Герман, улыбаясь, приготовился выложить три семерки и пару валетов, не зная, что Халявий уже подсиропил себе четырех тузов, форточка распахнулась. Блестящая стрела ударила в люстру и рассыпалась сверкающими молниями.

Дурнева перестала представлять себя лунным бликом и скользить по листу кувшинки и, переваливаясь, подошла к окну. Трепеща крылышками, за окном висел розовощекий крылатый младенец, одетый уже по-летнему, с почтальонской сумкой через плечо. Тетя Нинель не стала визжать и падать в обморок, а спокойно открыла раму, впуская его. Человек ко всему привыкает. Даже четыре всадника апокалипсиса за рамой вызвали бы теперь у тети Нинель лишь легкое недоумение и вежливый вопрос, чем они кормят своих страшненьких лошадок.

Купидончик влетел и принялся требовательно попискивать. Догадываясь, что это может означать, тетя Нинель послушно отправилась за печеньем. Купидончик ссыпал печенье в сумку, но, к удивлению Дурневой, не отдал ей письмо, а продолжал попрошайничать.

Воловьи веки Дурневой дрогнули.

– Вымогатель! Управы на тебя нету! – беззлобно сказала она и, грузно подпрыгнув, попыталась поймать купидона за розовую пятку. Но тот взмахнул золотыми крылышками и взмыл к потолку. Вздохнув, побежденная тетя Нинель отправилась на кухню, где не без злорадства открыла коробку конфет с ромом.

Пять минут спустя без повода хихикающий младенец, с головы и до пухлых ляжек измазанный шоколадом, вручил тете Нинель конверт. Попутно он выронил из сумки еще один конверт и, не замечая этого, вылетел в окно, перед этим дважды промахнувшись мимо форточки и стукнувшись лбом в стекло. Полет у него был неровный. Купидончик то и дело проваливался в воздушные ямы и норовил столкнуться то с фонарем, то с рекламной вывеской.

– Детское пьянство не порок, а преступление! – прокомментировала Дурнева, провожая купидончика рассеянным взглядом.

Письмо было от Пипы. Причем похоже было, что она писала его не сразу, а в несколько приемов, когда у нее появлялось настроение. Писала, забывала отправить и на следующий день еще что-нибудь добавляла.

«Мамуль, папуль, привет! Сто лет вам не писала! Как вы там, не переругались? А Халявий чего? Все так же воет по ночам и превращает унитазы в золото? Двадцать уколов от бешенства в живот – и будет как новенький… Хе-хе, не обижайся, Халявий! Ты прикольный!

У меня все нормально, хотя я живу в одной комнате с Гроттершей. Ну да мне не привыкать.

Я не рассказывала, что у меня есть кавалер? Зовут Жора, фамилия Жикин. Симпатичный, но глупый, как индюк. Может только про себя говорить – а так ничего, терпимо. Пап, я знаю, ты его будешь по милицейской базе прогонять, да только вряд ли он там есть. Лучше по своей вампирьей базе его прогони: я хоть пойму, чего он все время целоваться лезет.

(Дальше чернила имеют другой оттенок – видно, писалось уже на следующий день.)