Таня Гроттер и пенсне Ноя - Страница 46

Гробыня умела разводить мужиков на крупные покупки и рестораны, ловко избегая неприятных последствий. Пипа же предпочитала платить за все сама, зато ничто не мешало ей нахлобучить зарвавшемуся кавалеру на голову кастрюлю или сунуть его носом в недоеденные тефтели.

Пипа одевалась дорого и безвкусно. Гробыня одевалась со вкусом, умея обрести золотую середину даже в попугайской яркости юбок и блузок.

Пипа была болтлива, но одновременно хитра и хранила тайны, как банковский сейф вклады. Гробыня же порой могла проболтаться даже и во вред себе.

В общем и целом Пипа была более естественной, Гробыне же порой как раз естественности и недоставало, хотя ее и выручали редкое чутье на чужие недостатки и ее острый язычок.

Пипа и Гробыня все еще продолжали сплетничать, когда дверь открылась и в комнату вошла Таня. Шелкнув замком и откинув крышку, она поставила футляр с контрабасом на кровать, давая инструменту просохнуть. Снаружи моросил мелкий досадливый дождь, капли которого были на Танином плаще и на ее волосах.

– Что, Гротти, проплакала весь контрабас? – поинтересовалась Гробыня.

– Не дразни меня! Кирпичи не летают. Они идут на таран, – пробурчала Таня.

Гробыня предусмотрительно замолчала. За годы совместного проживания она уже успела усвоить, что бывают минуты, когда Гроттершу лучше не доводить. Порой даже белый маг становится опаснее гарпии, у которой отбирают дохлую кикимору.

Пипа и Гробыня смотрели, как Таня ослабляет струны и протирает контрабас снаружи. Старинное дерево, покрытое тонким слоем лака, было уникальным. Оно не опасалось влаги, не трескалось на солнце, не боялось мороза и всегда, даже на холодной дурневской лоджии, оставалось теплым. Еще Таня слышала от Тарараха, что, когда старый ворчун Феофил Гроттер играл, контрабас прекрасно держал звук от самых низких до самых высоких нот и каждая чистая нота творила магию, сливаясь в единой гармонии с ровным, как шум моря, дыханием бытия.

– Купидоны не прилетали? – с беспокойством спросила Таня. Она все время боялась пропустить письмо от Ваньки.

– Ага! Целая дюжина! – насмешливо ответила Гробыня. – Крутились тут за окном, попрошайничали, а потом смылись куда-то.

– Я серьезно… – сказала Таня.

– И я серьезно… Да не злись ты, не было никого. Ты же знаешь, что вокруг купола магфордские кордоны. Понятное дело, что они не всех купидонов перехватывают, да все равно опасно.

Таня отлично знала, что Гробыня права, но не думать о Ваньке и не писать ему было свыше ее сил. Каждый день она обязательно писала ему письмо, а затем прятала в футляр от контрабаса, где скопилась уже целая стопка. Посылать было рискованно. Однако сегодня утром, не удержавшись, Таня все же отправила ему всю стопку накопившихся писем разом – с купидончиком, который очень уж активно и даже едва ли не назойливо крутился за окном, подавая ей знаки. Возможно, купидончик просто хотел получить работу, чтобы заслужить печенье, а возможно… Но об этом Таня даже думать не решалась, хотя подозрение и терзало ее всю оставшуюся часть дня… Правда, если разобраться, разве бывают шпионские купидончики? Так уж купидончики устроены, что охотнее служат магфии, чем закону.

– Все! Я устала! Пора баю-бай! – капризно сказала Пипа и, пнув ногой подвернувшийся чемодан, стала разбирать кровать.

Вскоре легли и Таня с Гробыней, но им не спалось. Таня думала о Ваньке и о Гурии. Склепова жаловалась, что ей жарко, и швыряла туфли в Черные Шторы. Даже Пипа, которой, как она утверждала, больше всех хотелось спать, ворочалась с такой яростью, словно хотела сломать кровать и оказаться на полу.

– Ненавижу весну… Она какая-то непонятная: то холодно, то жарко. И лето ненавижу. Я на солнце сгораю. Осенью дожди и вообще такое чувство, что все вокруг тихо подыхает… Зима еще ничего, но тоже, если разобраться, дрянь! – ругалась дочка дяди Германа.

Едва замолкла Пипа, как перстень Феофила Гроттера тоже укусила муха ораторства. На тренировке пламя Искристого зацепило на излете руку Тани, а перстень всегда пьянел от драконьего пламени.

– Quod cito fit, cito perit. Sensu stricto, – туманно изрек он.

– Дед, чего ты разбуянился? – недовольно спросила Таня.

– Молчи, недостойная дщерь Гроттеров!.. Si tanta licet componere magnis, – огрызнулся перстень.

Внезапно Гробыня решительно села на кровати.

– Рота, подъем! Панидис паленус! – произнесла она, зажигая заклинанием свет.

– Ты что, перегрелась? – спросила Пипа.

– Не хами хамкам, хамка! – весело огрызнулась Склепова. – Есть у меня одна идейка. На уровне чистого бреда. Не знаю, решитесь вы или нет…

Пипа и Таня вопросительно посмотрели на Гробыню.

– Какая еще идейка?

– Да так. Вызвать дух Пуппера из Потустороннего Мира… – небрежно уронила Склепова.

Таня побледнела. Пипа облизала губы.

– Как ты его вызовешь, когда… – начала она. – А хотя ладно, почему бы и нет! Я согласна.

– А ты, Гроттерша?

– А я нет. Не согласна, – тихо сказала Таня.

– Не хочешь увидеть Гурика? Воображаю себе этот бледный мятущийся дух с астральной метлой, который уставится на тебя страждущими глазами. Совесть заела? Боишься, что он цап тебя за шкирку и утащит на тот свет? – поинтересовалась Склепова.

– Я ничего не боюсь, – сказала Таня.

– Так прямо и ничего? Ах да, ты же у нас супердевочка, которая спасла Тибидохс двести восемь тысяч раз! Браво, юная Гротти, браво! Тогда за чем дело стало? Разве тебе не хочется еще раз увидеть Пупперчика? – искушала Гробыня.

И Таня уступила. Уступила, хотя была уверена, что взгляд призрака будет полон укоризны. Если бы Гурий не встретил ее, его жизнь не пресеклась бы в цвете лет. Он женился бы на скромной англичанке и продолжил бы славную династию Пупперов – добрых ребят, отлично играющих в драконбол и носящих круглые очочки из дедушкиной коллекции. Ах, Гурий, Гурий, и зачем тебе нужны были русские девчонки? Не довели они тебя до добра, ой не довели!