В коллекцию Ноева ковчега входил один из важнейших артефактов, известный как пенсне Ноя, наделенный рядом уникальных волшебных свойств. В последнюю ночь великой грозы пенсне пропало бесследно. Однако доподлинно известно, что в руки к ЧдТ оно не попало.
Из уцелевших после грозы досок ковчега магами Средневековья изготовлен ряд волшебных предметов. Один из них – контрабас Леопольда Гроттера, предмет уникальнейший, но своенравный, крайне неохотно расстающийся со своими тайнами. Значительная часть его свойств осталась неизвестна даже его создателю Л. Г.
Генка облизал губы. В висках у него стучало. Чудилось ему, что он стоит перед дверью, распахнутой в далекий и чудесный мир. Собираясь перевернуть страницу, Бульонов протянул было руку, но замешкался, вспомнив крутой нрав книги.
И тут внезапно все руны разом пришли в движение. Прежний текст, повествующий об артефактах и магических предметах, исчез. Теперь в центре страницы осталось лишь несколько фраз. Буквы были острые и тонкие, точно сложенные из кос и виселиц. Бульону казалось: они приплясывают ехидно и пакостно.
«ТЕБЕ СКВЕРНО СРЕДИ ЛОПУХОИДОВ, НЕ ТАК ЛИ? ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ВСЕ ИЗМЕНИЛОСЬ? ПРОИЗНЕСИ: АИДУС ЛЕТА ХАРОНУМ ТАНТАЛУМ!» – прочитал Бульонов.
Надо отдать Генке должное, он все же засомневался, стоит ли ему произносить это мрачное заклинание. Но все же это была единственная связь с чудесным миром. Единственная нить и единственный шанс. А тут еще мама зашевелилась за стеной и отчетливо произнесла во сне: «Гена, не смей снимать шарф!»
И Генка решился. Отчасти из-за мамы, отчасти потому, что то, что окружало его – все эти серые пятна реальности, тусклые люди, дежурные фразы и колючие запреты, – давно уже ему обрыдло.
– Аидус лета харонум танталум! – громко и не раздумывая произнес он.
Генка и не подозревал, что на самом деле он использует грозное древнее заклинаниевызова из Потустороннего Мира. Заклинание, которое может иметь силу, только если станет первым заклинанием, которое произнесет начинающий маг.
Волшебного перстня у Бульонова не было, зато присутствовал магический дар. Искру же выбросила сама Книга Рока. Причем такую, что ее ветхие страницы не выдержали слишком яркой вспышки. Обложка вспыхнула и обратилась в пепел. Еще миг – и осыпались страницы. Древняя черномагическая книга перестала существовать, но это уже ничего не могло изменить. Осыпаясь, пепел успел еще сложиться в надпись:
«Берегись хозяйки скорпиона!»
Пока Генка тупо смотрел на пепел, размышляя, кто такая хозяйка скорпиона, комната вдруг заполнилась мятущимся оранжевым пламенем. Генку обдало сухим жаром. Бульонов торопливо оглянулся.
Четыре блика света – отблески раздробленного рамой уличного фонаря – собрались воедино. Обрели объем и плоть. Что-то неуловимое пронеслось по комнате, раздуло шторы, холодным и одновременно обжигающим дуновением коснулось лица Бульонова. Посреди комнаты появилась страшная старуха, сотканная из пламени. Ее тело было из белого огня, лицо с тонкими чертами – из желтоватого огня, длинные же волосы струились по плечам испепеляющими языками. На месте рта и глаз зияли черные провалы, в которых вспыхивали и гасли колючие алмазные огни.
– Фесих ригам хора афоал! – усмехаясь, произнесла она и протянула огненную руку.
Рука вытянулась, пересекла комнату и коснулась волос отпрянувшего Бульонова. В следующий миг Генке почудилось, что старуха вспыхнула еще ярче, взвилась к потолку потоком искр и вдруг втянулась к нему в голову через ухо. Бульонов закричал и стиснул руками виски. Он ожидал жгучей боли, но боли не было. Лишь прошелестел смех, чужой неприятный смех, похожий на звук наждачной бумаги.
Генка покачнулся и схватился за голову. Примерно минуту он простоял так, а потом дико уставился на свои ладони, будто видел их впервые. Теперь он помнил лишь, что вечером лег в кровать, к нему прилетала Гробыня и он прочитал несколько страниц из Книги Рока. А все то, что было после, напрочь изгладилось у него из памяти.
Вытирая пот со лба, Бульон с удивлением обнаружил, что концы волос у него обгорели. Что-то звякнуло у него под ногой. На ковре лежала вполне заурядная брошка в виде серебряного скорпиона. Генка хотел подобрать ее, но брошка вдруг заалела и, мигнув, исчезла.
Ничему уже не удивляясь, Генка, едва раздевшись, рухнул на кровать и сразу уснул.
В первую пятницу мая Безглазый Ужас в подвале перестал душераздирающе стонать и греметь кандалами. По грудь втянувшись в пол, призрак заинтересованно уставился на каменную стену, на которой сами собой проступили кровавые пятна.
– Это та самая стена… Скоро что-то будет… – сказал он с нехорошим смешком.
Почти в ту же минуту тремя этажами выше Великая Зуби с удивлением разглядывала руны, вышедшие только что из-под ее пера. Эти грозные, точно сотканные из пламени руны совсем не походили на заурядные руны угрызений совести, которыми Зуби собиралась усовестить своего мужа Готфрида за то, что он слишком засмотрелся за ужином на Медузию.
«Хм… Хотела бы я знать: что это означает и как меня угораздило?» – подумала Зуби. Она попыталась стереть руны, но те стремительно разбежались от ее ладони. В этот момент Зуби впервые посетило нехорошее предчувствие.
Недолеченная Дама томно выплыла на стену Тибидохса и посмотрела на луну. Луна была красная и плоская. Она точно прилипла к горизонту, окрашивая океан в алый цвет. Взгляд Недолеченной Дамы мечтательно затуманился.
– Такая луна была в день, когда мое сердце перестало биться. Жаль, нельзя заново пережить этот волнующий момент… – произнесла она.