Таня Гроттер и пенсне Ноя - Страница 57

– Вот оно – мастерство! Надо ж было так сделать! Ай, я, ай, умница! – с пафосом сказал перстень. В минуты крайнего самодовольства прадед всегда прибегал к русскому языку.

В комнату зашли Баб-Ягун, Гробыня и Пипа.

– Ого, полный футляр воришек! Чьи это хорошенькие ножки? – насмешливо поинтересовался Баб-Ягун.

Жикин злобно взбрыкнул, пытаясь попасть ему пяткой в нос. Баб-Ягун наклонился и, взяв Жикина за шиворот, выволок его из футляра. Футляр был не против. Местный красавчик ему порядком наскучил.

– Да это же дядя Жора! Что ты делал в футляре, дядя Жора? Решил тайком обучиться игре на контрабасе? Швабры с пропеллером уже вышли из моды? – спрашивал Баб-Ягун.

– Не скажу я ничего! Отстаньте от меня! – огрызнулся Жикин и тотчас, тревожно косясь на разгневанную Гроттершу и кулаки Ягуна, выложил все. Он и без вещего стеклышка усек, что дело запахло керосином. Его будут бить, и, возможно, даже по классическому носу…

– Значит, ты считал, что пенсне Ноя в контрабасе старого Фео? Его там нет. Можешь не сомневаться, я бы знала, – сказала Таня, когда он закончил.

– Поправка – не само пенсне, а разгадка! Не думаю, что «Первомагия Ноя» могла солгать. Скорее уж соглал этот типчик! – поправил Ягун.

– Клянусь седьмой женой моего папы, я сказал правду! Мне можно идти? У меня свидание с Пупсиковой! Э-э… сугубо деловое! – заявил Жикин, с тревогой глядя на Пипу.

– Ишь ты какой! Прям изменщик коварный! Топай, топай давай! – возмутилась Дурнева-младшая.

Жикин неопределенно передернул плечиками, показывая, что да, он такой, какой есть, и едва ли будет другим.

– Ладно, брысь отсюда! – разрешил Баб-Ягун.

Жикин торопливо побежал, высоко вскидывая худые коленки.

– Стой! – крикнула ему вслед Таня. – Ты кое-что забыл! Отдай стеклышко!

Жора остановился:

– Не отдам! Зачем вам?

– На спрос! А кто спросит – тому в нос! – твердо сказал Ягун.

Жикин засомневался, но все же слово «нос» перевесило.

– Да нате, нате! – крикнул он, и Таня, вскинув руку, поймала блеснувшее стеклышко. Для пробы она посмотрела сквозь него на Жикина, но не увидела ничего интересного – одного только надутого павлина на фоне расплывающегося серого пятна.

– Он подлец, ка-акой подлец! А я-то, дура, думала… – разочарованно сказала Пипа, глядя в спину улепетывающему Жикину.

– Подлец? Жорик-то! Не, подруга, ты хватила. Какой Жорик подлец? Просто он нравственно приспособленный человек, – с иронией поправила Гробыня.

* * *

Вскоре Пипа и Гробыня куда-то ушли, а оставшийся в комнате Ягун принялся фонтанировать идеями.

– Помнишь, Тарарах как-то рассказывал, что в Средневековье существовал рог «Повелитель погибших легионов». Если б нам его раздобыть! Вообрази, мы трубим в рог, и немедленно восставшие из праха римские легионы идут маршем на Дубодам. Гремят трубы, летят стрелы, в стены ударяют тараны… Воображаю себе грустных де ментов, пекущих картофелины в углях на месте своего главного каземата! – Ягун радостно фыркнул.

– А Ванька?

– Ваньку мы заберем с собой, ясное дело. Узнать бы только, в какой он башне! – крикнул Ягун и умчался к Тарараху советоваться.

Таня только головой покачала. Она заранее знала, что план невыполним. Древние артефакты весьма своенравны. Знаменитый рог в последние пятьсот лет никто не видел, и не факт, что кто-нибудь увидит его в последующие пятьсот. И уж точно он не отыщется в пыльной берлоге Тарараха.

Внезапно Таня вспомнила про пенсне и в смутной надежде, что оно как-то поможет Ваньке, посмотрела сквозь него на футляр с контрабасом. И – чудо… Точнее, чудом было именно отсутствие чуда. Если остальные предметы, увиденные в стекле, преображались, перетекали из одного в другое, то контрабас оставался неизменным – сам собой. Зато футляр… Таня увидела свернувшегося дракона. Он был огромен. Не так массивен, как Гоярын, но очень ладный и, вероятно, стремительный. У него была длинная шея с зазубринами и узкая голова, защищенная пластинами и наростами. Кожистые крылья имели розоватый оттенок – сквозь них видны были узлы связок. От нижней челюсти отходили несколько коротких усов. Пораженная, каким образом дракон может поместиться в комнате, ведь он был размером с добрую башню, Таня опустила руку с осколком. И вновь на полу лежал лишь контрабас в футляре.

«Вот и ломай себе голову – то ли это память драконьей кожи, то ли дед сильно не мудрил и просто заколдовал дракона. Широкая была натура, творческая. В мелочовке не увязал. Нужен футляр – даешь дракона. Нужен контрабас – даешь Ноев ковчег», – подумала она.

– Дед, почему так? Где тут пенсне Ноя? Где подсказка? Ты ведь знаешь, не заставляй меня мучиться! – с надеждой спросила Таня.

Перстень промолчал, только хмыкнул. Старый упрямый Феофил явно не собирался открывать тайны. Или не мог. В конце концов, перстень вмещал лишь некую, весьма незначительную часть его многогранной личности.

Долго, очень долго Таня разглядывала контрабас сквозь осколок стекла. И по-прежнему ничего не видела. Неожиданно она ощутила, что стеклышко начинает темнеть и нагреваться в ее руке. От одного края до другого прошла тонкая, едва заметная трещина, которая, впрочем, немедленно затянулась, едва Таня перестала смотреть на контрабас. Магические предметы всегда смело относятся к условностям бытия, значительно отличаясь этим от всех прочих предметов.

Таня вскочила. Она поняла, что совершает какую-то ошибку. Осколок пенсне Ноя определенно не хочет или не может показывать ей контрабас, и корни причин этого странного упрямства уходят глубоко в века.