Таня Гроттер и пенсне Ноя - Страница 37

Халявий расхохотался так, что едва не превратился в волка.

– Купидона? По-твоему, мамуля, купидоны такие дураки, чтобы летать в Трансильванию? Да им там через десять минут перекусят сонную артерию. Не спасут ни стрелы, ни подтяжки, ни крылышки, ха-ха! Понял, братик?

Дядя Герман вдруг стал прислушиваться и озабоченно оглянулся. Полтора Километра, первая что-то заподозрившая, вскочила и жутко завыла на окно.

В комнату вкатилась вначале голова Безглазого Ужаса, затем, как еж, утыканный ножами, поручик Ржевский, затем звенящее кандалами туловище и, под конец, брызнув стеклами, ворвался Бульонов на теннисной ракетке. Он просто-напросто не успел затормозить, так как никто из призраков не удосужился научить его Чебурыхнусу парашютису.

– Всем дрожать! Руки вверх, ноги вширь! – забывая открыть рот, громко завопил Ржевский.

Халявий заголосил дурным голосом. Уставившись на призраков, он наступил воющей таксе на хвост и тотчас поплатился за это. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось стряхнуть со своей пятки разбушевавшуюся желтозубую моську.

Дядя Герман рванул к шкафу за шпагой, но остановился на полпути, сообразив, что призраков атаковать бесполезно, а с мальчишки довольно будет и подзатыльника. Бульонов встал, озабоченно разглядывая себя. Приземление (или, точнее, «пристекление») сошло вполне благополучно, если не считать пары мелких порезов. Окажись поблизости его мамочка, дело не обошлось бы без десятка реанимационных машин и спасательного вертолета. Сейчас же Генка просто зализал ранку на руке, и этим все ограничилось.

Безглазый Ужас наконец нашарил на полу свою отлетевшую голову, нахлобучил ее и уставился на тетю Нинель. Он смотрел на нее долго и пристально. Огненные глазницы его полыхали, а края узкого шрамообразного рта ползли вверх. Тетя Нинель, которую столь бесцеремонно разглядывали, вначале смутилась, а затем рассердилась и подбоченилась, став от этого еще больше, еще грандиознее.

– Чего вылупился? Ты чего, в музее, я не поняла? Ща я тебе устрою культурное мероприятие в двух действиях без антракта! Дам затрещину – голова отлетит! – сказала она басом, от которого из рамы осыпались уцелевшие после Бульонова осколки.

– О, о, о! – пробормотал Ужас, звеня кандалами. – Да, да, да!

– Чего «да-да-да»? «Да-да-да» в смысле «фу-фу-фу»? – заинтересовался вездесущий поручик.

– Точь-в-точь она, моя невеста!.. Я узнаю ее в этой женщине! Такой же голос, такая же стать!.. – хрипло, точно через силу, выговорил рыцарь. – Когда ко мне в замок на свадебный пир ворвались враги, она двоих задушила голыми руками, моя Адель. Еще одного придавила столом. Больше к ней никто не осмелился приблизиться, и ее застрелили из арбалета… Я кинулся к ней, я тоже сражался как лев, но меня ударили по голове, изуродовали и живым замуровали в стену. Я умирал долго. У меня было много завистников… Я не ушел в загробный мир, потому что хотел отомстить. И вот теперь столько лет спустя она возродилась вновь! Я знал, я верил! О Адель, радость моя, мое счастье!

И Безглазый Ужас загремел кандалами.

– Адель – Нинель… М-м-м… Странное совпадение! – признал поручик. – Кстати, про совпадения, если уж о них зашла речь. Один раз мне должно было выйти повышение. Уже ждали приказа. И тут на смотр приезжает новый полковник. Я иду вдоль строя и вдруг вижу, что у одного солдата пуговица на кителе оторвалась. Я в отеческой такой манере ору: «Эй ты, крендель недоделанный! Как ты смеешь так стоять перед его благородием, морда самоварная? А по роже?» И тут смотрю, полковник багровеет, а все как-то так от меня отодвигаются… Что же ты думаешь, у нашего нового полковника оказалась фамилия Крендель. А я-то от всей-то наивности чистой души! Ну и все: крест на карьере! Время идет, всех производят, а я все поручик! Эх, болит у меня душа за родину!

Поручик тарахтел, но его, как троянскую пророчицу, никто не слушал. Всем было попросту не до него. Безглазый Ужас опустился на колени. На лице у него было страдание.

– Адель! Адель, узнай меня, прошу! Это же я, твой Генрих! – бормотал он, протягивая руки к тете Нинель. Колени его скользили над полом, не касаясь его.

Тетя Нинель, как завороженная, смотрела на него и не трогалась с места. Да, он был безобразен и весь в шрамах. Да, он был мертв. Да, он был призрак в окровавленной рубахе и с кое-как нахлобученной головой… Но так ли это, в конце концов, важно? Искать недостатки у тех, кто нас любит, – труд жестокий и напрасный. К тому же в глубине души тете Нинель начало казаться, что когда-то она уже видела этого человека. Когда-то давным-давно, во сне или наяву.

Безглазый Ужас приблизился к тете Нинель и коснулся своими бесплотными руками ее руки. Дурнева разом ощутила жар и холод. Руки призрака, касавшиеся ее, одновременно существовали и не существовали. Это было странное, очень странное чувство. Для тети Нинель пропало время, пропало пестрое и нелепо однообразное мельтешение минут и секунд. Она куда-то падала, точно срывалась с огромной высоты, и… и это ей нравилось.

Но тут, как часто бывает в жизни, встрял муж и все испортил.

– Эй вы там! Чучело огородное! Отойдите от моей жены, или я за себя не ручаюсь! – вспылил дядя Герман, потрясая шпагой.

Безглазый Ужас сделал короткое, почти неуловимое движение ладонью, точно толкнул в сторону дяди Германа воздух. Неведомой силой Дурнева сорвало с места и отбросило за диван, за которым уже скрывался укушенный таксой Халявий.

– Здравствуй, Дягилев! С милым и в шалаше рай! Ты сиди тут, а я буду тебе танцевать! Зачем тебе какая-то толстуха, которая не ценит твоей душевной красоты? Посмотри, какие у тебя пальцы! Это пальцы художника, скульптора, скрипача! – сказал оборотень, ласково опуская голову Дурневу на плечо.