Таня Гроттер и пенсне Ноя - Страница 50

Кольцо Феофила Гроттера выстрелило тусклой зеленой искрой, которой едва хватило для заклинания. После оживления глиняной фигурки перстень выглядел потемневшим и уставшим. Запрещенное заклинание Склеповой отняло у него слишком много магии. Таня знала, что через пару дней он восстановится, пока же магию придется экономить.

– Ilias malorum! Unam in armis salutem! – сказал он ворчливо, словно предупреждая о чем-то.

– Дед, а по-русски?

Но перстень молчал. Видно, его разговорная магия на сегодня уже иссякла. Таня долго согревала его дыханием, протирая рукавом рубашки. Она знала, что старый ворчун это любит, хотя теперь перстень и ничем этого не проявлял, сильно обиженный на нее за участие в черномагическом ритуале.

– Ну извини, извини… Вот такая я бяка! – сказала Таня. – Да только кто ж знал? Дед, не пойму я, что со мной. Как-то все перепуталось, смутно все. Хочешь не споткнуться и только поверишь, что ты вот, наконец, правильная и все хорошо, как бац – носом об камень!

Неожиданный шорох заставил Таню прекратить свои излияния. В слабом свечении волшебных доспехов она увидела Генку Бульонова, кравшегося куда-то широкими бесшумными шагами. Это был он, Генка, но одновременно точно и не он. Всю одежду Бульонова, лицо и даже волосы покрывал толстый слой паутины, грязи и кирпичной пыли. Похоже, он возвращался из подвалов у Жутких Ворот, где ему долго пришлось пробираться по узкому, очень узкому ходу.

– Бульон! – не выдержав, окликнула Таня. – Что ты тут бродишь, как неприкаянный? Заблудился?

Генка вздрогнул, отшатнулся и заслонился руками, точно от внезапного нападения.

– А-а, что?! Кто здесь? – хрипло спросил он.

– Я, Таня!

– Т-ты?! Гроттер?

У Бульонова был вид, как у только что проснувшегося человека. Он посмотрел на Таню, потом на свои сбитые руки, на грязную одежду.

– Черт!.. Я же… Неужели опять?.. Когда же это кончится? – невнятно произнес он и тяжело присел на пол, обхватив голову руками.

Таня хотела подойти к нему, но Генка внезапно вскочил и кинулся в темноту.

– Что-то я ничего не понимаю! Он испугался меня даже больше, чем этих коридоров… И зачем он шастал там, внизу? – спросила Таня, обращаясь к доспехам-вампирам.

Доспехи призывно загремели грудными пластинами. У них, как всегда, было одно на уме.

– Какие-то вы озабоченные! Вам бы все крови, крови – никакого душевного общения! – сказала Таня и ушла, с грустью размышляя о Гурии Пуппере, Ваньке и странном поведении Бульона.

Когда она вернулась в комнату, Пипа и Гробыня уже спали. Глиняное пятно все так же белело на столе.

* * *

А утром в стекло стал стучать купидончик. Он сунул Тане розу и быстро улетел. Таня долго с недоумением смотрела ему вслед. Купидончик даже не клянчил печенье, что само по себе было невероятно.

– Ну-ка, дай посмотреть! Записки нет? Магии тоже нет? Странно, обычная роза! Кто это тебе послал, Гроттерша? – с подозрением спросила Гробыня.

– Может, Ванька? – с надеждой спросила Таня.

Гробыня фыркнула.

– Твой Ванька? Розу? Это не в его духе! Он бы тебе прислал сдыхающую птичку. Или бесхвостую крысу, перемазанную зеленкой… Или на худой конец вырезал бы что-нибудь из дерева… Не, Ванька с розой – это как мой Гуня без бутылки пива… Не катит! – заявила она.

– Ты Ваньку не знаешь, вот и не встревай! – сказала Таня.

– Да уж, да уж! Я совсем тупая! У меня это на лице написано! И мужиков не знаю как облупленных, и вообще непонятно, в кого я такая уродилась… – насмешливо заверила ее Склепова.

Таня промолчала. В глубине души она была почему-то уверена, что Гробыня права. Ванька всегда считал розы слишком банальным и скучным подарком. «Розы говорят только о двух вещах: о толстом кошельке и об отсутствии фантазии», – утверждал он.

Но даже не эта загадочная роза настораживала Таню. Никогда не было такого случая, чтобы купидончик, только что вернувшийся из мира лопухоидов, отказывался от награды. А этот отказался.

Таня едва успела одеться, как дверь комнаты была выбита боевым заклинанием омонус всемлежатус. Пипа завизжала и с головой накрылась одеялом.

В дверях комнаты, скрестив на груди руки, стояли Графин Калиостров и магвокат Хадсон. За их спинами маячили разъевшиеся физиономии магнетизеров.

– Стоять, не двигаться! Татьяна Гроттер! Вы подозреваетесь в пособничестве и сокрытии преступления! Куда вы ходили сегодня ночью? От кого был купидон? Что он принес? – потребовал Графин.

Таня попыталась спрятать розу за спину. Подскочив, Калиостров одной рукой схватил Таню за запястье, чтобы она не могла воспользоваться перстнем, а другой – вырвал розу.

– Цветок? И это все? Странно, очень странно! Мы вынуждены будем устроить в вашей комнате обыск! Магнетизеры, начинайте с этого шкафа!

– Это мой шкаф! – возмутилась Склепова.

– Да? А я откуда знаю, что он твой? Обыск есть обыск! – ехидно сказал Графин. – Может, я обожаю рыться в трусиках и маечках? У меня разве это на лице не написано, ха-ха?

– Написано, ха-ха! – передразнила Гробыня. – Написано, что вы старый похотливый козел с влажными ладошками и масляными глазками! Я таких козлов за триста метров без оптического прицела вижу! Меня от них мутит, тошнит и колбасит!

Графин Калиостров вспыхнул. Могучие молодцы-магнетизеры переглянулись, пряча улыбки.

– А еще попрошайка, подхалим и приживальщик при Бессмертнике Кощееве! А теперь ройся в моих трусиках и маечках, киска, и пусть тебе будет приятно! Когда нам надо будет отвернуться – ты свистни или там глазиком моргни! – убийственно закончила Гробыня.

Калиостров побагровел. Казалось, еще немного – и с ним приключится обширный инфаркт. Глупые магнетизеры ржали уже в голос, и даже магвокат Хадсон снисходительно улыбнулся.