– Что вы встали, тупицы? М-м-марш! Обыскать комнату! А-а-а-а! Что ты делаешь? – взвыл он, отталкивая Таню.
– Неужели на подагру наступать больно? А я думала, она ничего не чувствует! – удивилась Таня.
– Взять! Взять их всех! Тьфу! Вначале все тут перерыть! Искать письма, записки, дневники! Все, что имеет отношение к Ваньке и Пупперу! А заодно все, что доказывает пособничество Сарданапала! Этого малоазиатского выскочку давно пора гнать отсюда в шею! Поганой метлой! – завизжал Калиостров.
Магнетизеры затопали к шкафам и, распахнув дверцы, стали выбрасывать на пол вещи. Таня прикоснулась к плечу Гробыни и намекающе кивнула ей на Пажа. Ее быстрое движение не укрылось от магвоката Хадсона.
– Это есть скевет нашего довогого Гувия? Нет? А тогда кого вы еще увили? Я вижу, что он настовящий! – подозрительно спросил Хадсон. – Мавчики, пвовевьте этот скевет! Мы забиваем его с собой до выбеснения обстоятельств!
Магнетизеры бросили рыться в шкафах и шагнули к скелету. Один грубо сорвал с него шляпу с плюмажем.
– Паж! Мушкетус фехтовалус! Покажи им! – крикнула Гробыня. Она наконец поняла, чего добивалась от нее Таня.
Да, Дырь Тонианно давно не практиковался. Да, он был не в форме… Да, он был, наконец, мертв… Но так ли это важно, особенно когда обижают дорогих тебе людей? Мастерство на то и мастерство, что оно не уходит в песок. Его не пропьешь, не потеряешь, не променяешь на медный грошик… Шпага в опущенной руке скелета взметнулась как змея. В следующий миг одежду на ближайшем магнетизере располосовало, точно бритвой. Второй магнетизер замешкался, и шпагой у него срезало мочку уха вместе с крупной золотой серьгой.
Отпрянув, магнетизеры вскинули руки и атаковали Пажа боевой магией, но искры пролетали между ребрами скелета, не причиняя тому вреда. Зато шпага в верной руке Дырь Тонианно плясала, как скальпель в пальцах у безумного хирурга. Она то отрубала им штанину, то отсекала брючный ремень, то прочерчивала на лбу зигзагообразную царапину, вызывающую у магвоката Хадсона верноподданническую дрожь в пальцах.
– Эх, жаль, я не заказала на Лысой Горе еще и скелет Зорро! Вдвоем они бы их в капусту накрошили. Да только у меня тогда с дырками от бублика было дохло! И на этого занимать пришлось! – сказала сама себе Гробыня.
Наконец совместными усилиями магнетизеры сковали Пажа кольцевой магией. Паж грустно щелкал зубами и скрипел костями, прощаясь с Гробыней.
– Не бойся, я тебя вытащу! – крикнула ему та.
Расцарапанные магнетизеры, вздыхая, продолжили обыск. Тем временем крысиные глазки магвоката Хадсона обшарили комнату и остановились на одной из кроватей, одеяло на которой подозрительно вздыбилось горбом.
– Ага, кто же тут спвятался под ведивавьцем! Вить может, Джон Вайвявька? Ох-ох-ох, какой гвюпый, невазюмный место для пвяток!.. Бвинмание, он дздесь! ЗЯХВАТ! – скомандовал он и, шагнув, сдернул одеяло.
В следующую секунду физиономия у магвоката Хадсона скривилась так, будто у него разом заныли все зубы. Под одеялом сидела Пипа, бедная Пипа, втайне комплексовавшая из-за своей фигуры и крайне не любившая, когда ее застают в одной ночной рубашке…
Дядя Герман брезгливо зажал нос.
– Лошадьми пахнет! Что, снова навоз выгребали? – сердито обратился он к Ваньке, когда тот вошел в квартиру.
– Вначале у зубров убирались, потом лошадям Пржевальского корм задавали, – ответил Ванька, немало удивленный чуткости носа председателя В.А.М.П.И.Р. После работы в зоопарке он всегда долго мылся в душе и менял одежду. Мыл даже голову с шампунем. Куда уж тут было учуять?
– Превращать дом на Рублевском шоссе в стойло! Возмутительно! Я распоряжусь, чтобы охрана внизу мыла тебя с хлоркой! – сказал Дурнев.
– Фи-фи-фи, именно с хлоркой! Очень мудро, братик! Ненавижу этот запах! Меня тошнит, я умираю! – капризно воскликнул Халявий и картинно грохнулся на ковер, задрав к потолку тощие ноги.
Тетя Нинель и дядя Герман удивленно уставились на него. Тетя Нинель даже выронила развлекательную книжку «Памперс с бриллиантом», которую она читала для отдохновения мозгов, утомленных изнуряющими двадцатиминутными голоданиями между приемами пищи.
– Можно подумать, ты там у себя в Трансильвании коней ночами не резал! – сказала она.
– Кровь – она ить почти без запаха… Без запаха она, кровушка-то! Железцем только отдает! – по-бабьи тонко сказал Халявий и пригорюнился.
Пару дней назад он украл золотую крышку от хлебницы, тайком удрал и три ночи прокутил с манекенщицами. Вернулся он только сегодня утром с огромными мешками под глазами и сильно не в духе. Напустив полную раковину холодной воды, он долго лакал ее языком, как волк, а потом отправился объясняться к дяде Герману и тете Нинель.
Объяснение получилось бурным. По воздуху с инопланетным завыванием носились летающие тарелки из сервиза ручной росписи, опрокидывались стулья. Наконец, совместными усилиями обоих Дурневых человек-волк, не желавший возвращаться в Трансильванию, был усмирен. Ему влетело по первое число. Полдня он провыл запертый в ванной, а теперь изо всех сил подлизывался.
Наскоро поужинав – Ванька не мог долго находиться рядом с Дурневыми, – он скользнул в комнату Пипы. Здесь все было точно так же, как и до Пипиного отлета в Тибидохс, – компьютер, книги, кровать с громадными розовыми подушками и завалы мягких игрушек, среди которых попадались и золотые.
Ванька тут даже ни к чему не прикасался. Лопухоидные предметы его мало занимали. Свои вещи он продолжал хранить в рюкзаке. Лишь однажды из любопытства он попытался включить компьютер, но тот немедленно стал требовать пароль, и Ванька выключил его.